Опьяненные легкой победой, они ворвались в переулок. Дыкал, опытный десантник - восемь нашивок за ранения - стремился увести своих людей подальше, в незатронутые грабежом кварталы.

     Пехотинцы дышали тяжело. Бегать никто из них не любил. Одно дело - весь день на марше, а носиться сломя голову - забава для легкачей с их пращами и дротиками. Мы - тяжелая пехота. Наше дело - строй держать.

     - Что уставились? - рявкнул Дыкал. - Не любо? Для вас же, олухи, стараюсь. Давайте по-быстрому.

     Бойцы заозирались - с чего бы начать?

     Мякиш, не долго думая, вышиб пяткой ближайших ставень и примерился запустить в настороженную пасть окна факел. Смачный пинок в зад от седого Риго, повидавшего сражений и штурмов не меньше, чем десятник, отбросил его шагов на пять вперед. Оброненный факел зашипел в луже и погас.

     - Ты че, дядька Риго?

     - Это ты "че", молокосос? - невозмутимо осведомился ветеран. - Любишь палить - шуруй к Медвежьим шапкам…

     - …или к Медным лбам, - добавил Дыкал, кивая на столбы жирного черного дыма, клубящиеся над базарной площадью Лахти, совсем недавно богатого и процветающего городка. Чем его жители насолили регентскому совету и вдовствующей государыне? Того десятник не знал и не имел намерения выяснять.

     Поговаривали, будто горожане поддерживают серебром и харчами повстанческую армию Черного Шипа, чьи сорвиголовы люто вырезали и монасей толстобрюхих, и всяких благородных болванов, чванящихся дюжиной славных предков. А еще не нравилось кое-кому в столице слишком терпимое отношение к шерстомордым обитателям заперевальским. Местный жупан давал нелюдям право на поселение и налогом обкладывал наравне с коренными жителями Угорья. А то, на что сквозь пальцы смотрели господари восточных областей, могло ой как не понравиться в западных, более преданных короне. Но стоит ли об этом задумываться простому легионеру?

     Нет. Ему думать некогда. Крутись, чтоб живым остаться да на старость подкопить.

     Под стены Лахти зазря тащили стенобитные машины и тяжелые онагры. Боя почитай и не было. Без сопротивления солдаты 3-го Пограничного легиона закидали фашинами неглубокий ров и ринулись на стены. А уж потом, когда перебили немногочисленную охрану у южных ворот и на речной пристани, в город вошли конногвардейцы: хоругви Медвежьи шапки и Медные лбы.

     Потянувшихся за ними дружинников господаря Антека ожидало жестокое разочарование. Дома именитых граждан сжигали со всеми обитателями и добром, а грабить склады никто, понятное дело, не дал.

     Здесь, на окраинах, обстояло попроще. А добыча на войне - дело святое. Не забыть бы с ротмистром Ректицей поделиться. Она баба когда добрая, а когда и беспощадная.

     - Дурень ты, дурень, - потрепал Мякиша по плечу Чернух. - Рази ж для того мы сюды бегли?

     - Вона, гляди, что опытный солдат делает, - Риго кивнул на деловито высаживающего двери аккуратного двухэтажного домика Крота и Рябого. Еще четверо легионеров из десятка Дыкала устремились к следующему особняку.

     - Давайте, парни, меньше трепитесь, - одернул Риго и Чернуха десятник. - Шустрей. Нам еще долю Ректице собирать. Или задница за палками стосковалась?

     - Как скажешь, командир, - Риго примерился плечом к створке дома с выбитым ставнем. Налег. Дерево затрещало, подалось, но выдержало напор.

     Дыкал не вмешивался, стараясь не упускать из виду никого из подчиненных. Мало что в сумятице выйти может. А за потерянного не в бою, а на грабеже солдата начальство по головке не погладит.

     Таки случилось.

     Не успел Крот высадить дверь, как из дома на него бросился вооруженный топором мастеровой. Видать, столяр или плотник. Зачем, спрашивается?

     Чернявый, вечно прищуренный солдат подался вбок, а не дремавший поблизости Рябой ловко подцепил горожанина на меч. Не раздумывая, нырнул в дом. Крот следом - а ну-ка, чего там так защищать?

     - Прикрой их, - приказал Дыкал Чернуху.

     Не понадобилось.

     Рябой почти сразу выскочил обратно, волоча за косу упирающуюся молодку.

     - О! Это дело, - оживился Риго, отрываясь от дверей. - Дозволишь, командир?

     - А ну вас, - махнул рукой Дыкал. - О добыче только не забывайте.

     - Крот нароет! - оскалился до ушей Рябой, увлекая бабу в ближний палисадник. - Не впервой!

     - Ладно, - смирился десятник. - И чтоб не скулили потом, когда до ветру приспичит.

     - Да не, командир. Тут случай другой, - Риго рванул с места, как гончак, почуявший след, на ходу развязывая гашник штанов.

     - Айда с нами, зеленый! - Чернух ляснул разинувшего рот Мякиша по спине. - Щас в ветераны произведем!

     Дыкал остался на безлюдной улице. Неловко просунув палец под кожаный панцирь, почесал бок. Оглядел недобитую дверь. "Эх, Риго, не быть тебе десятником никогда. Сила есть - ума не надо". Примерился. Стукнул кованой подметкой сапога. Створка хрипло крякнула и раскололась.

     Легионер осторожно вошел в полутемную комнату, по местному обычаю служившую и прихожей, и столовой, и кухней. Люди тут были. Причем совсем недавно. Беленная мелом печь, занимавшая большую часть помещения, отдавала приятное тепло. На столе потрескивал фитиль жировой лампы. И запах. От дурманящего аромата свежевыпеченного хлеба у десятника закружилась голова.

     Сколько же лет он не слышал его? Двадцать? Да нет, все тридцать. С той поры, как его отдали в подмастерья к шорнику. Там он пробавлялся черствыми корками, суча дратву и натирая ремни смесью дегтя с рыбьим жиром.

     Несколькими годами спустя, осознав, что шитье недоузков не по нему, Дыкал удрал, прибился к плотогонам и долго справлял бревна по реке Яссе с Бараньих Лбов. Потом учебный лагерь рекрутов, муштра, подавление мятежа господарей на южных границах, бесславных поход за перевал, ранения, нашивки десятника… Но вкус и запах настоящего подового хлеба он уже начал забывать, волей-неволей привыкнув к плоским лепешкам и походным сухарям. Теперь от нахлынувших воспоминаний у десятника аж потемнело в глазах. Отломить бы лоснящуюся корочку, поджаристую, хрустящую…

     Дыкал обвел взглядом комнату.

     Накрытый крышкой казан выпятил бока на шестке.

     Стол чисто выскоблен. Посредине - крынка.

     На стене, зацепленные за толстые гвозди, висели уздечка, шпоры и холстинка с нашивками за ранения.

     Ого! Восемь легких и четыре тяжелых. Похоже, жилище принадлежало отставнику из конногвардейцев. Да, за их пенсию можно позволить себе домик в Лахти.

     "Нехорошо получается, - подумалось Дыкалу. - Вроде как своего грабить приперлись. Окно, дверь попортили. Надо уходить потихоньку. Эх, отломить бы корочку".

     И тут он увидел каравай. Хлебина лежала на лавке, заботливо прикрытая вышитым полотенцем. Не в силах бороться с искушением, Дыкал протянул руку и тут услышал шорох за печкой, в углу.

     "Кошка, что ли?"

     Дыкал припал на одно колено, вглядываясь в тьму… и отпрянул, вздрогнув от неожиданности.

     На него, не мигая, смотрели огромные зеленые глаза.

     "Что за бесовщина?"

     От удара сапога лавка с грохотом отлетела в сторону. Рука сама нащупала рукоять меча.

     "Шерстоносый!"

     Дыкал видел нелюдей не раз во время бездарно проваленного похода покойного короля, желавшего пронести свет истинной веры по землям, окружающим Угорье. Поэтому он сразу понял, что перед ним ребенок, причем девочка. Тварь сжалась в комок, жесткие черные волосы на темени встопорщились от страха, нос - в складку, как у настороженной собаки.

     "Тьфу ты, напасть! Приткнуть, что ли?"

     Шерстоносая смотрела не мигая. Только подрагивала жилка на горле.

     "А, холера с ней! Пусть живет…"

     Десятник хотел развернуться и уйти, но не успел.

     Скрип половицы за спиной. Шорох одежды.

     Дыкал крутанулся на пятке, уходя вправо-назад. И тем избежал удара меча. Доброго кавалерийского меча, направляемого еще неодряхлевшей рукой. Худой высокий старик со шрамом через половину лица крякнул и занес оружие снова.

     "Сбрендил дед, что ли?"

     Следующий удар легионер поймал крестовиной, толкнул вражеский клинок от себя.

     - Уходи, Т'саа! - бросил старик, не оглядываясь.

     Еще удар. Мастерский, надо признать.

     "Лет десять назад он бы меня раскроил, как скорняк овчину", - Дыкал, по-прежнему не желая убивать ветерана, дал ему приблизиться вплотную и ударом предплечья поперек груди отбросил к печи.

     Неудачно. Дед, мазанувшись виском об угол, захрипел и задергал ступнями, обутыми в толстые ноговицы.

     - Вот беда-то какая.

     Десятник наклонился потрогать живчик около острого кадыка, и тут Т'саа с визгом прыгнула ему на плечи. Острые коготки вспороли щеку.

     "Хоть бы до глаз не достала!"

     А вслух:

     - Уйди, дура! Зашибу!

     Она не слушала. Или не понимала людской речи. Сычала что-то по-своему. В ее голосе Дыкалу послышалось рыдание. А когти опасно приблизились к глазнице.

     - Вот дурища!

     Свободной от меча рукой солдат сграбастал лохматую за шкирку и швырнул в угол.

     Т'саа осталась лежать неподвижно, сломанной тряпичной куклой, положив щеку, как на подушку, на сброшенный со стола каравай.

     "И ее тоже…"

     Обнаженный клинок оттягивал кисть. Дыкал зачем-то - хоть лезвие никого не коснулось - протер его рукавом и сунул в ножны. Вышел из дому.

     "Краюху бы отломить…"

     Но он не мог заставить себя прикоснуться к убитым. Не мог и попросту глядеть на них. Закаленный в походах и боях солдат, прожженный пьяница и игрок в трак…

     - Ого, командир, а мы уже! - Довольная рожа Риго не оставляла сомнений в успехе их похождений.

     - Все. Довольно. Ректице собрали?

     - Обижаешь, командир…

     - Тогда пошли.

     - Пошли? - удивился Рябой.

     - Идем, парни. Идем.

     На улицах, по которым бодро шагал выстроившийся в колонну по два десяток легионеров, клубился дым. Вонь от горелых тряпок мешалась со смрадом догорающих тел тех защитников города, что не побоялись оказать сопротивление.

     Но Дыкал чувствовал запах хлеба. Тот самый, какой, бывало, будил его в далеком детстве. А перед глазами стояла глянцевато-коричневая корочка каравая с прилипшей к выпуклому боку крупной алой каплей.